Понятие «ментальность» входит в круг исследований лингвокультурологов, литературоведов, когнитивистов, переводоведов, так как базовые составляющие данного понятия общие: верования, представления, духовно-нравственные законы жизни человека, ритуалы.  

          Е.В.Кожеванова пишет: «сложность и относительная малоизученность этого понятия, в последнее время существенно расширившегося в своих смыслах, способствует прогрессу исследовательской мысли, и феномен ментальности входит в социально-политическую публицистику, психолого-философскую литературу на правах научно признанной категории. Следовательно, актуальность исследования определяется необходимостью обращения к ментальной сфере национальных культур. (Кожеванова, 2007, с. 9).

          Ученые именуют ментальность «сердцевиной народной культуры», «квинтэссенция культуры народа», «духовной доминантой в жизни нации». О.В.Корнилов пишет о трех составляющих данного феномена, особо подчеркивая следующее: «Но всеобъемлющая роль принадлежит духовной составляющей, которая пронизывает все компоненты менталитета, являясь центральным образующим элементом данного феномена» (Корнилов, 2003, с.11). В данном плане примечательны рассуждения В.Г.Гершунского: «Менталитет-субстанция духовная. Складываясь исторически, индивидуальный и общественный менталитет являются производными от культуры того или иного народа, его религии, уклада жизни, философских идей. В нем фиксируются наиболее существенные, исторически сложившиеся особенности мировосприятия, мироощущения и мировоззрения того или иного человеческого сообщества, глубинные основания индивидуального и общественного сознания, поступков и поведения» (Гершунский, 1998, с.17). Существует краткое, но точное определение сути культуры: «способ существование человека. Человек как вид есть культура».

            В.О.Корнилов подчеркивает важное для нашего исследования свойство данного «феномена»: «Ментальность обладает двойственностью: она коллективна на уровне народа (территория, культура, религия) и индивидуальна на уровне отдельного человека» (Корнилов, 2003, с.11).

            Лингвокультуролог В.А.Маслова считает: «Ментальность — это миросозерцание в категориях и формах родного языка, которые соединяют в себе интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера в типичных его проявлениях» (Маслова, 2004, с.48). Более того, «ментальность-это продукт наследования этнокультурной информации», поэтому ритуалы являются неотъемлемым составляющим поведенческого рисунка, даже бессознательно, на уровне жеста, позы и т.д.

            Для узбекского менталитета характерен высокий уровень толерантности, традиционного гостеприимства (что отражено в ритуалах), соблюдения норм мусульманства. Существует такое определение: «Культура-совокупность стандартизированных представлений народа общие установки, привычки». Имеется в виду, очевидно, стереотипы поведения и ритуала.

            Примечательно, что термин «структура» имеет емкое и образное представление, которое создает многомерность и одновременно логическую обусловленность: «…под менталитетом понимают некоторую глубинную структуру сознания, зависящую от социокультурных, языковых, географических и других факторов» (Маслова, 2004, с. 49).

            Таким социокультурным фактором может быть поведение человека в экстремальных условиях. Ж.Тощенко, суммируя достижения смежных наук в определении понятия: «…менталитет характеризуется как совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом» (Тощенко 1999:40).

            Ученые установили, что менталитет «формируется в зависимости от традиции, среды культуры, социальной структуры и среды обитания».

            Учитывая сложную синергетику понятия, подчеркивается поведение человека в «стереотипных обстоятельствах». С.В.Лурье выделяет традиции как доминанту менталитета: «…традиция выражается в менталитете народа или, точнее, менталитет-нематериализуемая составляющая традиции. Более того, актуализированная составляющая традиции» (Лурье,1998, с.152). Таким образом, социальные стереотипы – это обычаи и ритуалы, которые несут особый духовный смысл, имеющий отношение к морально-нравственным категориям, выработанный совместным тесным проживанием (гузар, махалля, кишлак). Можно считать, что ситуации, в которых писатели «помещают» своих героев, центрируя концептами «долг и совесть», есть характерная для данной культуры специфика психической жизни представляющих ее людей, детерминированная экономическими и политическими условиями в историческом аспекте.

            В плане вышесказанного интересен анализ концептов «долг и совесть» в рассказе Э.Аъзама «Ступка» (перевод Ф.Хамраева). Сюжет рассказа прост: две русские женщины оказываются в далеком узбекском кишлаке. Марина – учительница прибыла по распределению из России в далекий узбекский кишлак. Лену привез муж из России, где проходил службу в армии. Происходит процесс аккультурации на бытовом уровне, принятие не только языка, но и обычаев.  Компактное проживание в кишлаке заставляет женщин принять первую нравственную заповедь «Что люди скажут?». Поэтому концепты «совесть и долг» приобретают этноспецифический оттенок в данной плоскости. Реакция отца мужа Марины на появление русской невестки определяется его жизненным и национальным мировидением: «Чтобы перед односельчанами не было стыдно, отец его совершил мусульманский обряд бракосочетания» (Аъзам 2013:84). Не случайно С.Г.Воркачев рассматривает концепт как «единицу национального менталитета». Поведенческий рисунок русской женщины в узбекском сообществе соответствует нормам поведения коренных жительниц кишлака. После смерти мужа Марина не решается сесть на мотоцикл, представляя реакцию односельчан: «Смотрите, смотрите, на эту бабу…разъезжает по улицам на его мотоцикле. Чтоб тебе провалиться, бесстыжая» (Аъзам 2013:82).

 Национальные ритуалы приняты Мариной  на уровне сознания, реализуются в действиях (обязательный подарок) и соблюдаются  в  принятии национальной одежды. Писатель подчеркивает, что нарушение какой-либо детали изменяет все функции концепта в понимании героини Важно, что Э.Аъзам, вводя концепт, дополняет его реализацию коллективным предполагаемым мнением. Посещение могилы мужа ставится Мариной под сомнение: «…надо же сегодня без платка, если кто увидит, что скажет?» (Аъзам 2013:88). Қабристон дарвозасига етганда у бир зум тараддудланиб қолади. Ҳар-ҳар замон келиб турадиган жойи, бошига рўмол-пўмол ўраб олмаганини қаранг – кўрган биров нима дейди? (Чоп этилган 27.03.2014. ziyouz.uz).

            Даже такой личностный поступок обдумывается с позиций коллективного одобрения или неодобрения. Анализировать проявление концепта «совесть» вне ситуации невозможно и не имеет смысла, а соединение, выстраивание цепочки иллюстрирует синергетический подход, который, по мнению Н.Ф.Алефиренко «…позволят лингвокультурологии осмыслить: скрытые механизмы становления когерентности, то есть связанности культурных событий возникновения общепринятых образцов культурно-речевого поведения и креативного мышления» (Алефиренко 2010:166).

            Данные поведенческого рисунка Марины есть отражение ее принятия не только норм поведения, но и моделирования реакции окружающих. Три приведенных примера, три грани этноспецифического концепта «совесть», невозможного в западной культуре, имеющей иное представление о возможных моделях поведения человека в обществе, реакции общества на индивидуума.         

            Полагаю, что рассмотрение концепта в художественном произведении узбекской прозы должно иметь установку на специфику культуры; на национальность языковой личности автора; на выбор героя, воплощающего концепт или создающего антиконцепт. 

            Ученые многовекторно дают объяснение понятию «менталитет», но жизненные реалии последних поднимают новые вопросы для изучения. Е.В. Кожеванова, подчеркивает: «Несмотря на возросший в последнее время научный интерес к проблемам ментальности, в культурологии до сих пор не была предпринята попытка типологизировать данную категорию как модус личных творческих интенций, в том числе, осуществлявшихся в сложные, переходные в социально-политическом отношении периоды XX века. (Кожеванова 2007:11).

            Невзирая на все исторические и социальные изменения и кризисы, национальная ментальность в своих общих параметрах остается прежней. Естественно, что в традициях узбекского народа уже не доминируют дворцовые ритуалы, или стереотипы гендерного поведения, характерные для ХIХ века. Естественно, что происходят изменения в языке, этикете поведения в учреждениях, но коренные, аксиологические, базовые понятия культуры сохранены, что доказывает узбекская литература конца ХХ- начала ХХI века.

            Все вышесказанное позволяет согласиться с ученым: «Именно вербализованный опыт, знания, культура, накопленные определенным этноязыковым сообществом и создает ментальность, своеобразную форму овладения миром» (Алефиренко 2010 :84).

            Необходимо рассматривать авторов и героев узбекской литературы в свете лингвокультурологических пониманий «ментальности», которая «... гораздо шире понятия «культура» и глубже сознания, поскольку проявляется, как правило, на подсознательном уровне. В ее зачастую непостижимых глубинах зарождаются и развиваются, и развиваются культурные феномены, определяющие менталитет человека и народа» (Алефиренко 2010:83).