Образ ребёнка в литературе представляет собой не только художественный конструкт, но и ценностную модель общества, отражающую его этико-психологические установки. Особенно ясно это проявляется в автобиографической прозе, где личное переживание становится формой коллективного самопознания. Повести Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» и Тоҳира Малика «Алвидо, болалик» иллюстрируют два различных подхода к изображению детства как пограничного состояния между опекой и утратой. Эти произведения репрезентируют два разных менталитета — российский постсоветский и узбекский традиционалистский, демонстрируя как общие, так и контрастные аспекты восприятия детства. Анализируя эти повести, мы обнаруживаем различие не только в языке, стиле и структуре, но и в более глубинных слоях текста — в интонации, в способе переживания мира, в трактовке понятий любви, заботы, боли, одиночества и памяти.

1. Образ опекуна: тирания и молчаливая отстранённость

Фигура опекуна играет ключевую роль в формировании внутреннего мира ребёнка. В повести Санаева бабушка — всепоглощающая фигура, символизирующая гиперопеку, контролирующую жизнь ребёнка до мельчайших деталей. Бабушка не просто заботится — она агрессивно вторгается в личное пространство внука: «Ты не пойдешь гулять, пока не наденешь два свитера, иначе заболеешь и умрёшь!»[1]. Её любовь патологична, она подавляет и не даёт дышать, оборачивается мучительной зависимостью. Санаев показывает, как такая «любовь» может стать формой насилия, замаскированного под заботу.

Противоположным образом предстаёт взрослый в повести Тоҳира Малика. Узбекская культурная традиция, основанная на сдержанности, уважении и иерархии, не позволяет взрослым проявлять эмоции открыто, особенно по отношению к детям. Главный герой не слышит громких слов любви, но ощущает их в действиях, во взглядах, в молчаливом присутствии: «Ота-онам оғир кунларда юрак билан жанг қиларди, мен эса кўзлар билан» [2].

Таким образом, мы видим два противоположных подхода: в одном — чрезмерное, даже агрессивное участие взрослого в жизни ребёнка, в другом — почти полное отсутствие вмешательства, которое, тем не менее, не лишено эмоциональной глубины. В первом случае — травма от любви, во втором — взросление через наблюдение и внутреннюю трансформацию.

2. Утрата как ось взросления: от истерики к молчанию

Тема утраты в обоих произведениях является поворотной точкой сюжета. В «Похороните меня за плинтусом» утрата — это не только физическое или юридическое отделение от матери, но и постепенная утрата доверия, веры в любовь, ощущение ненужности. Маленький герой теряет не мать, а веру в то, что она его любит. Эта утрата описывается экспрессивно, с болью, криком, истерикой: «Мама опять не пришла! Наверное, она меня больше не любит...» [3]. Здесь каждый жест, каждое слово матери или бабушки имеет катастрофическое значение.

У Тоҳира Малика утрата менее заметна, она происходит как бы изнутри: герой не оплакивает детство, а отпускает его. Он взрослеет, смотрит на свои прежние мечты с грустью, но без горечи. Эмоции вытесняются философским восприятием жизни. Это типично для восточной культуры, где страдание не демонстрируется, а растворяется во внутреннем мире: «Биз йиғламаймиз, қалбимиз ичида яшайди улар» [4]. Сравнительный анализ показывает, что в русской прозе утрата подаётся как личная катастрофа, как разрушение мира, а в узбекской — как этап духовного становления. Различия в культурных кодах предопределяют и различие в способах репрезентации боли: один — драматургический, другой — медитативный.

3. Дети как носители коллективной памяти и нравственной парадигмы

Интересно отметить, что в обоих произведениях дети представлены не просто как герои, но как символы. У Санаева ребёнок становится зеркалом сломанной семьи и травмированного поколения. Это поколение, выросшее на руинах идеологий, утонувшее в личных драмах. У Малика ребёнок — это не просто герой, а носитель традиций, наблюдатель, продолжающий линию памяти. Его внутренний монолог наполнен уважением к ушедшему, к прошлому, к предкам. Такое различие можно объяснить историко-культурным контекстом. Россия 1990-х годов — это эпоха слома и растерянности, а Узбекистан в этот же период активно искал пути национальной самоидентификации через возвращение к корням, традициям, религии [5]. Поэтому у Малика ребёнок — хранитель культуры, у Санаева — жертва постсоветской неопределённости [6].

4. Поэтика памяти: язык, интонация, структура

Сравнение поэтик двух текстов даёт интересные результаты. Повесть Санаева написана резким, насыщенным языком, где детская речь имитируется в интонациях, повторениях, эмоциональной насыщенности. У Малика язык пластичен, поэтичен, строится на метафорах, сравнениях, ритмах. У Санаева — короткие предложения, внутренние диалоги, у Малика — размеренные описания, философские отступления [7]. Все это показано в таблице №1

                                                                                              Таблица № 1.

Повести «Похороните меня за плинтусом» и «Алвидо, болалик» — это не только индивидуальные свидетельства о пережитом детстве, но и художественные модели двух культур. Через образ ребёнка авторы транслируют фундаментальные представления о боли, любви, утрате и памяти [8]. Санаев создаёт драму внутреннего надрыва и протеста, Малик — хронику тихой трансформации через восприятие мира. Сопоставление этих текстов даёт возможность глубже понять различия в национальных менталитетах, подходах к воспитанию, выражению эмоций и восприятию травмы. В условиях глобализации такие сопоставления особенно ценны, так как они помогают не просто изучать культуры, но и понимать их с внутренней стороны — через литературную эмпатию [9].