Теодор Драйзер (1871–1945) занимает особое место в истории американской и мировой литературы как один из ведущих представителей критического реализма и художественного натурализма. Его романы, созданные на рубеже XIX–XX веков, отразили социально-экономические и культурные процессы эпохи, раскрывая сложные взаимоотношения личности и общества. Стиль писателя отличается масштабностью охвата действительности, стремлением к документальной точности и философской глубине, а также богатой системой тропов, сложной синтаксической организацией и выразительной образностью. В прозе Драйзера слово функционирует не только как средство повествования, но и как форма эстетического освоения мира, что делает его идиостиль предметом особого внимания исследователей.

Перевод прозы Драйзера на другие языки представляет собой серьёзную научную проблему, поскольку требует не только межъязыковой, но и межкультурной адаптации. Особые трудности вызывает передача лексико-стилистических особенностей его произведений: использование терминов, отражающих социальную и экономическую реальность («bond speculation», «bull market»), архаизмов и историзмов («drayman», «haberdasher»), фразеологизмов и пословиц («to feather one’s nest»), а также имён собственных и топонимов, создающих культурный фон. Эти элементы выполняют не только информативную, но и эстетическую функцию, формируя уникальную художественную систему писателя. Как отмечал В.В. Виноградов, язык литературы – это особая форма существования языка, где каждая единица приобретает художественную ценность [2]. И.Р.Гальперин подчёр-кивал, что тропы и фигуры речи выполняют в художественном тексте не только изобразительную, но и когнитивную задачу[4], а И.В.Арнольд рассматривала художественный текст как поле взаимодействия языка и культуры [1].

Сопоставительный анализ русских и узбекских переводов прозы Драйзера позволяет выявить различные стратегии передачи его идиостиля. В русской традиции наблюдается тенденция к усилению экспрессивности и эмоциональной интерпретации: переводчики используют архаизмы, усложняют синтаксис, прибегают к стилистическим сдвигам, тем самым приближая прозу Драйзера к эстетике реалистической литературы XIX века. Узбекская переводческая практика, напротив, ориентируется на функциональную ясность и национально-культурную адаптацию: термины чаще всего передаются калькированием или описательно, архаизмы заменяются нейтральными эквивалентами, а синтаксис упрощается. В результате создаётся более прямолинейный и прагматически понятный текст, в котором частично теряется экспрессивность оригинала, но сохраняется его смысловая основа.

Актуальность настоящей статьи определяется необходимостью комплексного изучения идиостиля Теодора Драйзера и выявления закономерностей его интерпретации в разных культурных контекстах. Несмотря на значительное количество работ, посвящённых творчеству писателя, проблема передачи его стилистики в многоязычном пространстве до настоящего времени не получила системного освещения. Настоящее исследование направлено на то, чтобы выявить особенности лексико-семантической и синтаксической организации прозы Драйзера, проанализировать способы их воспроизведения в русских и узбекских переводах и определить культурные факторы, влияющие на выбор переводческих стратегий. Сопоставительный подход позволяет установить универсальные механизмы передачи художественной образности, а также выявить локальные тенденции, обусловленные спецификой национальных литературных традиций.

Художественный текст Теодора Драйзера представляет собой не только повествовательную структуру, но и сложную систему лексических и стилистических средств. В его прозе особое место занимают термины, архаизмы, историзмы, фразеологизмы, имена собственные и топонимы, которые формируют культурно-историческую основу произведений. Как отмечал В. В. Виноградов, «язык художественной литературы является формой эстетической организации содержания» [2]. Это положение особенно справедливо для прозы Драйзера, где каждая лексема несёт дополнительную смысловую и экспрессивную нагрузку.

Тексты писателя насыщены терминами социально-экономической сферы конца XIX – начала XX века: bond speculation, bull market, municipal franchise. В русском переводе подобные единицы адаптируются посредством функционального эквивалента («спекуляция облигациями», «рынок быков», «городская концессия»), что обеспечивает их понимание современным читателем. В узбекском переводе чаще используется калькирование или описательная передача («obligatsiyalar savdosi», «bozorning ko‘tarilishi», «shahar imtiyozi»). Подобные решения свидетельствуют о различии переводческих традиций: русская практика ориентирована на экспрессивно-функциональную адаптацию, тогда как узбекская –  на буквальное воспроизведение и культурное пояснение.

Архаизмы и историзмы выполняют важную роль в создании эффекта исторической достоверности. Примеры: drayman, haberdasher, gaselier. В русском переводе они передаются через более современные, но всё же стилистически окрашенные эквиваленты («извозчик», «лавочник», «газовая люстра»), что сохраняет атмосферу старины. В узбекском варианте преобладает описательная стратегия («arava haydovchisi», «kiyim-kechak do‘koni egasi», «gazli chiroq»), которая обеспечивает ясность, но нивелирует архаичность. В данном случае проявляется закономерность, которую отмечала И.В.Арнольд: «образные средства языка не только фиксируют авторскую индивидуальность, но и отражают культурный код эпохи» [1].

Особое внимание в прозе Драйзера заслуживают фразеологические конструкции, являющиеся значимой частью его идиостиля. В данном примере, выражение to feather one’s nest в русском переводе передано как «набивать себе карманы», в узбекском –  как «o‘z foydasi uchun yashash». Обе версии сохраняют общее значение, но степень образности различается. Русская традиция усиливает экспрессивность, узбекская –  предпочитает функциональную ясность. Подобные примеры иллюстрируют мысль И. Р. Гальперина о том, что художественная речь сочетает когнитивную и эмоционально-эстетическую функции [4].

В произведениях Драйзера нередко встречаются упоминания реальных исторических личностей (Jay Gould, Cornelius Vanderbilt, John D. Rockefeller). В переводах на русский и узбекский языки они, как правило, сохраняются без изменений, но иногда сопровождаются пояснительными вставками («финансист Джон Рокфеллер (один из богатейших людей эпохи)»). Топонимы также подвергаются трансформациям: например, Lake Shore Drive может быть передан как «прибрежная улица», что лишает текст конкретной географической привязки. Данный процесс соответствует наблюдению В. Н. Комиссарова о том, что перевод неизбежно связан с выбором между буквальной точностью и функциональной эквивалентностью [5].      Стилистика Драйзера характеризуется использованием длинных синтаксических периодов, парцелляции и повторов, что придаёт его прозе философскую глубину и ритмическую напряжённость. В переводах эти особенности часто подвергаются редукции: русские переводчики стремятся сохранить сложность синтаксиса, но при этом сглаживают его чрезмерную тяжеловесность; узбекские переводчики, напротив, упрощают структуру, ориентируясь на компактность и функциональность. Как отмечает Д. Пайзер, «неотёсанность стиля Драйзера является не слабостью, а особой формой реализма, усиливающей впечатление подлинности» [6].

Таким образом, сравнительный анализ показывает, что при переводе прозы Драйзера на русский язык акцент делается на экспрессивности и психологизме, тогда как узбекский перевод ориентирован на ясность и доступность. Оба подхода имеют свои преимущества и ограничения: первый позволяет приблизить текст к традиции реалистической литературы, второй – сохранить функциональную точность и культурную адаптацию. В результате, как справедливо отмечает Дж.Л.У. Уэст, «стилистика Драйзера одновременно универсальна и культурно-специфична, что и объясняет многообразие её интерпретаций» [7].

Проведённый анализ показал, что идиостиль Теодора Драйзера строится на богатой системе тропов, сложной синтаксической организации и сочетании документальной точности с философской глубиной. В процессе перевода на русский и узбекский языки эти особенности претерпевают трансформации, обусловленные как языковыми различиями, так и культурными нормами восприятия художественного текста. Русская переводческая традиция ориентирована на экспрессивное усиление и сохранение психологической насыщенности прозы, тогда как узбекская практика стремится к функциональной ясности и культурной адаптации. Обе стратегии обладают своей ценностью, однако в совокупности они демонстрируют универсальность и культурно-специфичность художественного мира Драйзера. Таким образом, сопоставительное изучение переводов не только расширяет понимание творчества писателя, но и позволяет глубже осмыслить механизмы взаимодействия языка, стиля и культуры.