Мифы и предания, наряду с сакральными текстами, можно с уверенностью обознать в качестве наиболее реккурентных в качестве прецедентных текстов. В частности, древнегреческая и древнеримская мифология глубоко проникли в сознание жителей Западной Европы в силу ряда причин.

Во-первых, значительная часть Средиземноморья, современной Западной и Центральной Европы входили в состав Римской империи или находились под ее влиянием, или тесно взаимодействовали с Римом. На территориях, подконтрольных Риму, устанавливались статуи богов римского пантеона, возводились храмы, устраивались святилища. Поклонение богам римского пантеона было обязательным, следовательно, затрагивало практически все население этих территорий. Таким образом, древнеримская мифология, опирающаяся на древнегреческую мифологию в свою очередь, оказывалась в той или иной степени знакомой всем или почти всем подданым Рима.

Во-вторых, в период Возрождения (Renaissance) (XV-XVI вв.) происходит ре-актуализация древнегреческой и древнеримской мифологии. Это связа с тем, что сама идея Возрождения предполагала возвращение к древнегреческим и древнеримским идеалам красоты. Мифы Древней Греции и Древнего Рима становятся источником вдохновения для художников, скульпторов, поэтов и писателей эпохи Возрождения.

Пришедшие на смену Возрождению новые культурные парадигмы и последовавшие за ними направления в искусстве и культуре, в особенности классицизм, романтизм, пост-модернизм и другие, регулярно возвращаются с античным мифам в качестве прецедентных текстов, зачастую глубоко переосмысляя их. Так, в Альбер Камю в своем эссе «Миф о Сизифе» [Камю 2016] отвергает традиционное его толкование и предлагает в корне пересмотреть концептуальную сторону данного мифа.

В англоязычной литературе можно обнаружить немало примеров интертекстуальных отсылок к античным мифам, которые выступают в качестве прецедентных текстов. Здесь следует уточнить, что мифы, в отличие от сакральных текстов, например Библии или Корана, не всегда представляют собой собственно письменные тексты. Зачастую они существовали и передавались в устной форме, что неизбежно приводило к различным расхождениям и даже противоречиям между версиями. Мы исходим из того, что наличие нескольких вариантов одного и того же прецедентного текста свидетельствует в пользу того, что текст следует рассматривать в качестве концептуальной единицы - это означает, что в тексте присутсвуют определенные персонажи и принципы отношений между ними, а конкретные действия, соврешенные персонажами в тот или иной момент не имеют приниципиального значения и не нарушают концептуального единиства текста. Концептуализация текста подразумевает его восприятие (чтение, прослушивание), осмысление и воссоздание в памяти реципиента. При этом «ре-конструкция» исходного текста становится залогом его сохранения в памяти - реципиент устанавливает для себя систему персонажей и принципы зваимотношений между ними. Таким образом, трансформация прецедентного текста оказывается неразрывно связанной с процессом его концептуализации.

Процессу трансформации прецедентный текст (миф) также подвергается в случае его (термин из канд дисс), когда меняется форма его существования - постановка спектакля на основании текста пьесы, экранизация литературного произведения, геймификация (создание игры на основе художественного произведения), представление в виде комикса и т.п. Применительно к мифам такой вид трансформации можно наблюдать на примере их драматизации - написании текстов драматических произведений.

Теория интертекстуальности, в основании которой лежит феномен прецедентного текста, прочно утвердилась в современной филологической науке и является предметом изучения, как с литературоведческой, так и с лингвистической точек зрения. Термин “интертекстуальность” (фр. intertextualité, англ. intertextuality) был предложен Ю. Кристевой, которая утверждала, что “любой текст строится как мозаика цитаций, любой текст - это впитывание и трансформация какого-нибудь другого текста” [Кристева 2000: 427-257].

М.М.Бахтин сформулировал идею художественного диалога культур – писатель одновременно взаимодействует и с настоящим ему моментом, и с современной в этот период литературой, и художественными произведениями предшествующего периода [Бахтин 1989: 445]. Понятие диалога, как формы взаимодействия между текстами, получает развитие в работах Р.Барта, который приходит к пониманию того, что все феномены культуры, в т.ч. и литературные тексты, могут быть рассмотрены как система знаков. В рамках школы деконструктивизма Р.Барт высказывает постулат о “смерти автора”, который подразумевает, что творящая личность не имеет возможности создать принципиально новый, оригинальный текст Барт 1994: 391[]. Ю.М.Лотман, используя термин “текст в тексте” как отражение интертекстуальной природы художественного произведения, утверждает, что всякому художественному тексту свойственна двойственность – с одной стороны, это самостоятельное, авторское произведение, с другой стороны, текст обязательно включает в себя дополнительные элементы, принадлежащие другим авторам [Лотман 2002: 544].

Разрабатывая теорию интертекстуальности, Б.М.Гаспаров вводит понятие “коммуникативного фрагмента”, первичной единице языковой деятельности, хранящейся в сознании человека, которой оперирует ею как готовым блоком информации [Гаспаров 1996: 122].

На наш взгляд, важным является выделение в качестве прецедентного текста культурологически значимого произведения, априори известного потенциальному читателю. Под прецедентным текстом (термин Ю.Н.Караулова) подразумеваются хорошо известные для определенной группы языковых личностей, значимые в познавательном и эмоциональном отношениях фрагменты речи, к которым неоднократно обращаются в речи (тексте) [Караулов 2004: 216]. Значимое для национальной или мировой культуры произведение зачастую выходит за пределы определенной исторической эпохи, времени своего создания, и становится подлинным прецедентным текстом. При этом, прецедентным может быть не только текст, но и феномен, ситуация, имя или высказывание.

В отечественной лингвистике и литературоведении исследования в интертекстуального характера пока не обрели должного масштаба. Отдельные аспекты затрагиваются в работах современных отечественных ученых. Так, Ш.С.Сафаров признает текст единицей определенной знаковой системы, к которому можно регулярно обращаться, актуализируя его таким образом [Сафаров 2018: 85]. Мифы часто выступают в роли прецедентных текстов, и в этой связи Д.У. Ашурова и М.Р. Галиева отмечают, что “мифологемы” могут быть представлены различными языковыми единицами, в т.ч. и текстами [Ashurova, Galieva 2019: 133-139].

В данной статье мы намерены проследить этапы и установить способы воссоздания метафорического образа из прецедентного мифологического текста в художественном тексте-реципиенте. В нашем исследовании, мы исходим из того, что прецедентный текст сохраняется в памяти в виде концептуальной единицы (структуры), включающей «активные» элементы, а именно основных персонажей (лиц), связей и отношений между ними, сюжетных линий и основных действий (событий), а также «пассивные» элементы, т.е. детали забытые полностью или частично. В последнем случае, при актуализации концептуальной единицы, которая происходит при «узнаваниии» прецедентного текста, «пассивные» детали могут восстановится.

Далее мы проследим этапы и механизмы актуализации прецедентного мифологического текста, а также проанализируем связанные с этим процессом трансформации.

К примерам полнго концептуального воспроизводства прецедентного текста, в данном случае мифилогического, однозначно можно отнести сборник детективных рассказов Агаты Кристи “The Labours of Hercules” («Подвиги Геракла»), опубликованные с 1938 по 1947 г. в периодической печати, и вышедший в свет в виде сборника в 1947 году.

Название сборника содержит прямую отсылку к циклу мифов, связанных с древнегреческой мифологией, а именно с 12 подвигами, которые Геракл (англ. Hercules), сын Зевса, должен был по воле богов совершить, находясь на службе у злобного и трусливого царя Эврисфея, чтобы обрести бессмертие (см. подробнее Кун 2010: 76-80). Геракл относится к широко известным фигурам древнегреческой мифологии и его подвиги также хорошо знакомы потенциальным читателям. В XIX и начале XX века изучение классических языков, в частности древнегреческого, зачастую включалось в курс среднего образования. Как следствие, основные сюжеты и персонажи древнегреческой мифологии были хорошо знакомы. Они также служили источниками вдохновения при создании произведений искусства, в частности живописи, скульптуры, не говоря о литературе и драматургии, т.е. формы их представления были самыми разнообразными. Эти обстоятельства позволяют утверждать, что читателю, современнику Агаты Кристи, и последующим поколениям прецедентные тексты (мифы) были хорошо знакомы и легко узнаваемы.

Первый рассказ сборника озаглавлен “The Nemean Lion” («Немейский лев») и он содержит аллюзию на первый подвиг Геракла - ему пришлось сразиться со львом в его собственной пещере. Сразу отметим, что этот мифический сюжет широко известен и представлен в виде множества произведений искусства, т.е. легко узнаваем читателем.

Агата Кристи не воспроизводит сюжетную часть мифа полностью и в тексте отсутвует ключевой персонаж - лев, ср.: Naturally he did not expect a case to present itself actually involving a flesh and blood lion. … No, here symbolism must be involved. The first case must concern some celebrated public figure, it must be sensational and of the first importance! Some master criminal – or alternately someone who was a lion in the public eye. Some well-known writer, or politician, or painter – or even Royalty? (Christie A. The Labours of Hercules)

Таким образом, в тексте рассказа подчеркивается метафорическая презентация льва (известная личность, знаменитый преступник, светский лев, особа королевской крови). Последний образ наделен высокой степенью символизма - именно лев именуется как «царь зверей», лев также запачатлен в гербе Соединенного королевства, и зачастую выступает как аллегорическая фигура королевской власти.

Аллюзия на прецедентный текст осуществляется посредством образа пекинесса, который метафорический соотносится со львом. В частности, подчеркиваются некоторые внешние характеристики пекинесса, особенност поведения и характера, ср.: a small Pekinese dog rushed forward, barking furiously; Hercule Poirot murmured: "A veritable lion, indeed";  He's not frightened of anything or any one; Augustus possessed the lion's skin of invisibility; ... according to the legend, Pekinese were lions once. And they still have the hearts of lions! (Christie A. The Labours of Hercules).

Если обратится к энциклопедическим знаниям, то можно добавить, что пекиннесы бывают золотистого окраса и обладают небольшой гривой, что визуально сближает их со львами.

Создание метафорического образа дополняется при помощи клички пекинесса - Augustus, которая отсылает к римскому императору Августу, и коррелирует с метафорическим восприятием льва, которое включает в себя особ королевской крови (Royalty).

Однако аллюзия на прецедентный текст не ограничивается метафорой льва. В мифе указывается, что Гераклу пришлось зайти в пещеру льва, темную и тесную [Кун 2010: 77]. Агата Кристи воспроизводит схожее пространство, описывая гостиницу Балаклава, ср.: Poirot walked up the steps and pushed open the door. He was greeted inside by gloom and a smell of cooking cabbage with a reminiscence of breakfast kippers. On his left was a mahogany table with a sad-looking chrysanthemum plant on it. Above the table was a big baize-covered rack into which letters were stuck. ... He pushed open a door on his right. It led into a kind of lounge with small tables and some so-called easy-chairs covered with a depressing pattern of cretonne (Christie A. The Labours of Hercules). Тесное и темное пространство гостиницы становится метафорой пещеры, т.к. это место, куда следует присылать выкуп за похищенных пекинессов, а значит,  место преступления.

Таким образом, в тексте рассказа, путем аллюзивной отсылки к прецедентному тексту, создается интегрированная метафорическая единица ЛЕВ - ПЕКИНЕСС. В соответствии с теорией концептуальной интерграции, разработанной Ж.Фоконнье и М.Тернером [Fauconnier, Turner 2002], в вводных пространствах (input spaces), ЛЕВ и ПЕКИНЕСС соответственно, выделяются общие характеристики, которые позволяют сблизить объекты и, в результате, метафорически выразить один посредством другого. В качестве схожих характеристик можно выделить элементы внешнего вида - золотистая шерсть, грива; а также характера и поведения - отважный нрав, бесстрашие. Дополнительным элементом метафоры ЛЬВА служит кличка пекинесса (Augustus), отсылающая к римскому императору, а также высказывания о том, что лев может быть представлен символически - известная личность, известный преступник, светский лев, особа королевской крови.

Второй рассказ в сборнике озаглавлен ”The Lernean Hydra” («Лернейская гидра») и отсылает к мифу о девятиглавом чудовище, которое предстояло одолеть Гераклу. Осуществить это было очень сложно, ведь на месте одной отрубленной головы вырастало две новых и схватка могла оказаться бесконечной. Геракл стал прижигать отсеченные головы и смог таким образом одолеть чудовище.

В рассказе Агаты Кристи клиента, обратившегося к Пуаро, преследуют слухи и подозрения в том, что он отравил свою жену. И в данном случае аллюзия на прецедентный текст строится на уподоблении Лернейской гидры распространившимся слухам, попытки пресечь которые только усиливают подозрения. В частности, Эркюль Пуаро прямо указывает на прецедентный текст - миф о Лернейской гидре, уподобляя головы чудовища слухам, которые невозможно пресечь, ср.: Poirot nodded his head thoughtfully. He said: "Yes. Rumour is indeed the nine-headed Hydra of Lernea which cannot be exterminated because as fast as one head is cropped off two grow in its place." (Christie A. The Labours of Hercules) Таким образом прямо формулируется ключевое метафорическое выражение (rumors - the nine-headed Hydra of Lernea).

В тексте рассказа неоднократно подчеркивается кажущаяся безысходность создавшегося положения и безнадежность борьбы, ср.: it's the sort of thing that no one can possibly do anything about; his voice had a note of hopelessness in it; I am powerless – trapped – and slowly and mercilessly being destroyed. (Christie A. The Labours of Hercules)

Согласно мифу, Гидра, как и Немейский лев, была порождением Тифона и Ехидны и представляла собой чудовище с телом змеи и девятью головами дракона [Кун 2010: 77]. Образ змеи из прецедентного текста находит свое отражение в рассказе Агаты Кристи. Следует оговориться, что в мировой культуре, в особенности западноевропейской, змея часто соотносится с женским образом. Как следствие, в отрицательных женских персонажах подчеркивается сходство со змеей, ср.: a tall, thin middle-aged woman with a long nose and sharp inquisitive eyes. В частности, обращают на себя внимание эпитеты, выражающие протяженность (отсылка к длинному и узкому телу змеи), быстрота - tall, thin, long, sharp.

В мифе о Лернейской гидре упоминается, что одна из ее голов была бессмертной, и пока она не отрублена, чудовище не будет побеждено. Исходя из того, что в данном рассказе слухи метафорически соотносятся с Лернейской гидрой, положить конец слухам можно, если изобличить убийцу и первоначального распространителя этих слухов, ср.: Poirot said with a smile: "So I was to begin with. It is like in the old legend of the Lernean Hydra. Every time a head was cut off, two heads grew in its place. So, to begin with, the rumours grew and multiplied. But you see my task, like that of my namesake Hercules, was to reach the first – the original head. Who had started this rumour? It did not take me long to discover that the originator of the story was Nurse Harrison. (Christie A. The Labours of Hercules)

Структура многих древнегреческих мифов, связанных с подвигами героев, подразумевает избавление от опасности, освобождение (миф об Орфее и Эвридике, миф о Тесее, и др.). Как следствие, избавление героев рассказа от подозрений сопоставляется с выходом из тьмы на свет, ср.: Then he smiled at the happy-looking middle-aged man and the eager-faced girl opposite him. He said to himself: "These two have come out of its shadow into the sun… and I – I have performed the second Labour of Hercules." (Christie A. The Labours of Hercules)

Таким образом, в рассказе «the Lernean Hydra» мы обнаруживаем несколько способов актуализации прецедентного текста и связанных с этим трансформаций. В первую очередь, это прямые цитаты, хотя сам миф не представляет собой какой-либо текст, с установленной формой и конкретными высказываниями. Однако цитаты позволяют выделить основное содержание прецедентного текста, к которому аллюзивно отсылает рассказ (сложность борьбы со слухами, которые постоянно множатся, а также необходимость установить и устранить первопричину слухов). Во-вторых, гидра метафорически презентируется в виде слухов. Попытка борьбы со слухами, как и с гидрой, только способствует их усилению (на месте одной отрубленной головы вырастают две новые). В-третьих, разносчицы слухов также метафорически уподобляются самой гидре, которая имела тело змеи - женщины, разносящие слухи наделяются соответствующими зооморфными характеристиками.

Таким образом, мы установили, что прецедентный (мифологический) текст хранится в памяти в виде концептуальной единицы, содержащей ключевые элементы и отношения между ними. В тексте-реципиенте ключевые элементы воссоздаются, чаще всего посредством метафорического образа, который аллюзивно связан с прецедентным текстом.